6
За ужином говорили о пустяках: погоде, корове, которая в этом году принесла двух телят - белого в чёрную крапинку и чёрного без крапинок. Говорили о ценах на хлеб и на муку. Говорили обо всём, только не о главном. Решили дать Ольге время, чтобы собраться с духом.
Стало темнеть. Дядя Паша подошёл к крыльцу и зажёг свет. Ольга, с удивлением отметила, что на крыльце висит фонарь. Как же раньше-то не заметила. Вон и провода тянутся, и столб электрический. А ведь прошлый раз на пасеке света не было. Это она помнит хорошо. Поняв причину Ольгиного изумления, дядя Паша пояснил:
- Дак, Игорь, значит, мужик твой, нам потом и помог электричество провести. Пятый год как мы уже со светом.
- И с телевизором, - добавила тётка Настасья.
- Да какой там телевизор, баловство одно: один канал кажет. Антенна-то плохонькая.
- А хоть и один, а всё-таки кажет. Летом-то его некогда глядеть, а зимой красота, особенно когда концерт передают с Надеждой Кадышевой.
- А тебе всё одно - лишь бы песни. Ты иди ребятишкам постель стели, а то глазки-то уже посоловели. И в самом деле, Аннушка ещё как-то держалась, а Андрей уже подсунул кулачок под свою русую головку и прикладывался спать прямо за столом.
- А всё готово. Я им на печке постелила. А чтоб не упали, я скатку свернула. Ступайте.
Уложив детей спать, Ольга вернулась на улицу. Уже совсем стемнело. Вечер был чудесный, тёплый, но не душный и, что немаловажно, пока без комаров и мошкары. Дядя Паша курил. Тетя Настя убирала со стола. Ольга села на край скамьи и неуверенно произнесла:
- Я ведь к вам надолго. Квартиру у меня забирает банк за долги. Может, вы позволите нам пожить в той половине дома, пока я не подберу себе другое жильё. А?
В наступившей тишине Ольга услышала писк комара-одиночки, раньше своих собратьев появившегося на свет и хруст разгрызаемой куриной косточки, которая досталась Мелкой. Первой пришла в себя тётка Настасья:
- Да, живи, конечно, сколько хочешь. Мы за постой денег не возьмем. А в зиму останешься, ещё лучше, всё веселее. Этот, мой, то в лес, то на болото. А я одна тут завываю вместе с волками.
- Да, не бреши ты, старая, какие тут волки. Зайца и то днём с огнём не сыщешь, а ты волки.
Тетка Настя упёрла руки в бока тыльными сторонами ладоней и повела плечами:
- Что я, собака что ли брехать, это я для образности выражаюсь.
- Для образности выражается, - передразнил её муж,- жить приглашаешь, а изба-то у тебя не обихожена. Говорил в прошлом годе, давай там ремонт сделаем, хоть побелим, а ты "не надо, плохая примета, надо жилой дух сохранить..." вот сохранила!
- Ой-ёй, распереживался, разгорячился. Работы-то там на два дня. Побелить, да полы поскоблить.
- А печку чистить? Ведь не знаешь, какое лето будет, сёдни тепло, а завтра похолодает, а у неё дети малые.
Тетя Настя приняла стойку борца сумо перед поединком и произнесла грозно:
- А ты что, против что ли?!
- Я - против?! Ты что бабка с ума сошла. Как я могу быть против, когда они нам как родня, а Андрейка и вообще, можно сказать, внучок. Я к тому, что ремонт придётся делать, - проговорил дед Павел, ретируясь от своей боевой жены с крыльца в сени. Ещё долго было слышно, как тот ворчал на свою "непутёвую бабу", которая удумала "чёрте чё".
Успокоившись, тётка Настасья села на скамью и приказала Ольге:
- Рассказывай, что да как. А там вместе помозгуем.
Ольгу словно прорвало. Давно никто не слушал её с таким вниманием и сочувствием. Рассказала про Игоря. Про то, как он ушёл и как она его искала: про следствие, про Борового, про банковский кредит, про долг ЖКХ и скандал с приставами, про всё, кроме Антона. Это было стыдно. Сколько длился её рассказ, Ольга не знала. Только когда закончила, было уже совсем темно. На небе появились первые звёзды. Где-то там среди них есть одна, которую они с Игорем считали своей. Игорь подарил её Ольге в день их свадьбы. Это было старомодно, романтично, но всё-таки здорово! Он сделал ей красивый сертификат, в котором на серебристом фоне было написано, что отныне и навсегда она и только она может владеть звездой под названием "Игорь + Ольга". Рассказ Ольги произвёл на стариков грустное впечатление: баба Настя молча плакала, а дед Паша "бесперечь" курил и вздыхал. Наконец, сказал:
- Ну, всё, бабка, стели постель, а то завтра работы много.
Выговорившись, Ольга вдруг почувствовала такую усталость, что еле поднялась на ноги. Опустив голову на подушку, едва успела подумать:
- А вещи-то там, в кустах и остались,- и тут же провалилась в бездонный колодец под названием "сон".
Последующие три дня Ольга и тётка Настя "обихаживали" вторую половину дома. Дядя Паша требовал, чтобы всё было "по уму". Он открыл окна и стал чистить печные колодцы. Их в русской печке оказалось семь. И только когда из каждого вынесли золы ведра по два, он успокоился и начал делать замес из белой глины. Занятие было таким увлекательным, что к нему присоединились и ребятишки, которые босыми ножками разминали комки глины. Женщины вынесли нехитрую мебель и стали мыть и скоблить её, поливая из колодца водой.
Ремонт - ремонтом, но ещё надо было вскопать грядки, досеять морковки и свёклы (семья-то прибавилась!), полить рассаду в парнике, посадить чеснок и лук, накормить цыплят и поросят, выгнать корову на пастбище, подоить её утром, в обед и вечером и так далее и так далее. Труд был бесхитростный, но Ольга давно с таким удовольствием не работала и давно так не уставала. И это было здорово! Усталость мешала ей хандрить и предаваться унылым воспоминаниям об Игоре. К вечеру третьего дня их новое жилище сияло белизной и пахло свежевымытыми сосновыми досками. Оно представляло собой две комнаты, а точнее сказать комнату и кухню. Разделяла эти комнаты большая русская печь. Вдоль окон на кухне шла некрашеная, но гладко выскобленная лавка. Перед лавкой стоял тоже выскобленный добела стол. Навесной угловой шкафчик, в котором можно было разместить их немногочисленную посуду. Вешалка для одежды и два табурета. В горнице стояли две металлические кровати с панцирными сетками и ватными матрасами, оставшиеся от прежних хозяев. В углу между окнами стоял старинный комод, подарок тёти Насти. Вот и всё. Несмотря на скудность обстановки, новое жильё Ольге понравилось. Оно напомнило её далёкое-далёкое детство, когда была жива ещё прабабушка, мамина бабушка. Её в семье называли старшей бабулей. Саму её Ольга помнит плохо: морщинистые руки, морщинистое лицо и седые, абсолютно белые, волосы. А вот домик, в котором та жила, и который стал служить им дачкой, помнила достаточно хорошо. Та же русская печка, лавка под окном, икона в красном углу и выцветшая фотография прадеда, не вернувшегося с войны. А ещё в доме старшей бабушки был огромный кованый сундук. Что там хранилось при жизни бабули, Ольга не знала. После её смерти он какое-то время стоял пустой, и Ольга в нём пряталась от младшей бабули и матери, когда они приходили "на дачу". Однажды она в нём уснула и проснулась только тогда, когда родители, очевидно, отчаявшись найти своего ребёнка, решили зачать другого. Наблюдая из-под крышки сундука за тем, что происходило между матерью и отчимом, Ольга решила, что у неё будет много детей.
Уже ночью, после бани и ужина, уложив детей спать, Ольга стала разбирать вещи из сумок и баулов. На дне одного из них лежала та самая норковая шуба. Разумеется, первым делом Ольга упаковала её. Здесь же, в этой обстановке, она оказалась совсем не нужной - лучше бы одеяло ещё одно захватила. Развернув шубу, Ольга ещё немного полюбовалась ей и накрыла спящих ребятишек. Игорь хотел, чтобы у его детей было всё самое лучшее, но о норковом одеяле даже он не мечтал. Совсем стемнело, Ольга зажгла свечу - в этой половине дома света ещё не было. Поставила на комод икону Казанской Божьей Матери - мамино благословение и свадебную фотографию, где они вдвоём с Игорем. Сердце заныло. Захотелось заплакать или запеть какую-нибудь унылую песню, типа "то моё, моё сердечко стонет, как осенний лист дрожит" - но больше никаких слов из этой песни не вспомнилось. Тогда тихо вполголоса Ольга запела мамину любимую:
Белым снегом, белым снегом
Ночь метельная ту стёжку замела,
По которой, по которой
Я с тобой любимый рядышком прошла.
- Хороший мой! Где ты, Игорь, любовь моя? Вернись ко мне.- Ольга беззвучно заплакала.